СПИСОК ШИНДЛЕРА

Аватара пользователя
Maya Rozova
Администратор
Администратор
Сообщения: 522
Зарегистрирован: 15 мар 2016, 03:22

СПИСОК ШИНДЛЕРА

Сообщение Maya Rozova » 22 июн 2016, 08:37

ПОСТСКРИПТУМ


«Новая газета» разыскала внучку «плашовского мясника»


Изображение

Ольга Боброва

Pедактор отдела спецрепортажей

Изображение
Дженифер Тееге
Фото: Анна АРТЕМЬЕВА — «Новая»

Когда мы вылетали в Мюнхен, чтобы встретиться с Дженифер Тееге, наши мюнхенские друзья кричали на весь фейсбук: «Вот это да! Да как вы ее достали? Она же сейчас на всех каналах! Селебрити!»

Красивая, высокая, тонкая Дженифер, настоящая селебрети, самолично встречала нас в аэропорту, помогала погрузить чемоданы в машину с универсальным кузовом, какую обычно заводят практичные немцы, чтобы в нее помещался весь быт.


В родной Германии она планировала пробыть всего сутки с небольшим — на пути из Австралии в Штаты. Об этой встрече мы с ней договаривались сильно заранее, потому что Дженифер хотят видеть телевизионщики и книгоиздатели по всему миру. Ее история, корнями уходящая в главную войну прошедшего столетия, для многих — казус, игрушка, слепленная жизнью из невероятных обстоятельств. Ирония Бога — который, как известно, вообще большой приколист.


В возрасте четырех недель Дженифер оказалась в сиротском доме. Баварский сиротский дом, конечно, сильно отличается от тех, которые имеются у нас. И несколько десятилетий назад отличался, должно быть, не менее. И все же это нисколько не преуменьшает травматичности самого факта.

Позже ее взяли в фостеровскую семью, а потом и вовсе удочерили. До момента удочерения Дженифер видела несколько раз своих родных маму и бабушку. Но с тех пор — нет. Новые родители сказали ей, что те больше просто не захотели общаться.

С годами воспоминания о родных маме и бабушке практически стерлись. Историю своей настоящей семьи, целиком, она узнала лишь недавно — и написала об этом книгу. И вот эта история.


За 9 месяцев до того, как Дженифер появилась на свет, у ее матери, настоящей послевоенной «арийки», случился роман со студентом из Нигерии. Дженифер подчеркивает один меленький факт: «Я была единственным чернокожим ребенком во всей округе». Я не думаю, что для самой Дженифер это сколько-нибудь существенная деталь биографии. Однако мы на эту деталь обращаем внимание. И я ее спрашиваю со всей прямотой:

— Дженифер, она, ваша мама, отказалась от вас из-за цвета кожи?

— Да нет, что вы! Это не играло вообще никакой роли! Просто она была в депрессии, ей надо было много работать. Отношения с моим отцом были разорваны. Так что если мой цвет кожи и сыграл какую-то роль, то только в том смысле, что он постоянно напоминал ей о нем.

— К слову, — продолжает Дженифер, — родители познакомились друг с другом через мою бабушку. Друг моего отца из Алжира снимал комнату в ее квартире. Если бы какие-то мысли по поводу цвета кожи появлялись в голове моей бабушки или моей мамы — ничего этого бы не случилось: ни проживания в квартире, ни знакомства, ни романа… Моя бабушка — со всем ее прошлым — не держала в голове расистских мыслей.

Бабушка Дженифер, Рут Ирене Калдер, «со всем ее прошлым», краешком вошла в историю культуры — да и просто в мировую историю. В фильме Стивена Спилберга «Список Шиндлера» ее роль, немногословную, однако психологически исчерпывающую, сыграла польская актриса Магдалена Коморницка. Самая запоминающаяся сцена с ее участием: прекрасная обнаженная женщина возлежит в подушках у распахнутого балкона, в то время как ее мужчина прямо с балкона прицеливается и бьет по мишеням из охотничьего ружья. Камера выхватывает для нас эти мишени: вот мужчина, толкающий тачку со стройматериалами, вот женщина, присевшая завязать шнурок. Это заключенные концлагеря Плашов в Польше, на окраине Кракова. Евреи.

Смертельные выстрелы провоцируют панику внизу. Мужчина, довольный, возвращается в комнату и щелкает затвором над головой у женщины. Она пугается, вскакивает. Злится, кричит: «Амон, скотина, избалованный ребенок! Свари кофе!»

Женщина, которую Спилберг своею режиссерской волей заставляет подчинять себе убийцу, — это биологическая бабка Дженифер. Представленный в фильме убийца, Амон Гёт, — это ее биологический дед, клинический садист, истребивший тысячи евреев. Был известен под кличкой «Плашовский мясник».


Изображение
Амон Гёт на том самом балконе

«Список Шиндлера» при всех своих художественных отступлениях — документально очень достоверный фильм. На премьере были отмечены случаи обмороков среди выживших пленников лагеря — до того голливудский Райф Файнс живо воплотил образ фашистского мучителя. В архивах сохранились фотографии мясника Гёта в лагере Плашов — и многие из них авторы буквально повторили в кадрах своего фильма. И фото Гёта с ружьем на балконе сохранилось — сцена эта не придуманная. Она была, это точно известно. Этот мужчина расстреливал беззащитных людей, и эта женщина, Рут Ирене Калдер, была рядом с ним, спала с ним.


Изображение
Рут Ирене Калдер и ее дочь Моника

А совсем рядом от Плашова, в Кракове, в то же время спал еще не подозревающий о своем будущем предназначении гуляка и авантюрист, член нацистской партии Оскар Шиндлер. Через него совсем скоро людям (также ничего еще не подозревающим) явится собственной персоной бог.

Для Шиндлера еще в начале войны не было ценности важнее денег; к ее концу с ним случилось что-то, чему он, крепкий делец, не был в состоянии сопротивляться. Оскар Шиндлер выкупил из нацистских лагерей 1200 пленников, потратив на это все свое состояние.


Амон Гёт, продававший Шиндлеру евреев, закончил свою жизнь на виселице в 1946 году, прощально вскинув руку в нацистском приветствии. Его подруга фрау Калдер вскоре после капитуляции Германии родила дочь и воспитала ее в духе не сомневающейся любви к отцу — который, по ее мнению, тоже был жертвой войны, но как-то по-своему. В 1983 году Рут Ирене покончила с собой. Вероятно, с ней тоже случилось что-то, чему она не была в состоянии сопротивляться.

Обо всем этом Дженифер, оставленная в детдоме, узнала, когда ей было 38 лет. К тому времени у нее у самой уже была семья, двое детей — и огромные вопросы о собственном прошлом. (Можем ли мы сомневаться в том, что наши корни, эти жизни, прожитые до нас, — это тоже мы?)

Это открытие — как и всякое другое — состоялось случайно: Дженифер пошла в библиотеку. «Я не знаю, как это устроено у вас в России — но это огромная университетская библиотека. Может, 400 тысяч книг». На бесконечных полках, среди тысяч, десятков тысяч разных обложек, она почему-то обратила внимание на одну-единственную брошюру, с красным корешком, изданную, как я поняла, небольшим тиражом в рамках общенационального германского марафона покаяния. «Ведь я должна любить моего отца?» — спрашивала на обложке женщина-автор. Дженифер пролистала эту книжицу, и в черно-белых ли фотографиях, в порядке ли сложения букв в имена и фамилии — но ей почудилось не то чтобы что-то знакомое, но — свое:

— Я стала просматривать книгу, и там была фотография женщины с длинными темными волосами. И она напомнила мне мою мать. Я не могу сказать, что я ее узнала… У меня словно были какие-то фрагменты, которые я все никак не могла сложить вместе: эта смутно знакомая фотография, имя этой женщины — Моника Хертвиг, а я знала, что мою маму звали Моникой. И потом я иду на последнюю страницу — и там просто факты о героях: как звать, когда родились. А кое-что я ведь знала… И так я понимаю, что держу в руках рассказ моей матери о том, из какой семьи я происхожу».

— Первым ударом для меня было — нет, не то, что мой дед — нацистский преступник, — говорит теперь Дженифер. — Я еще не успела узнать и осознать это. Меня сильнее поразило то, что моя мать пишет обо всей своей жизни, о родителях, о детях — и не пишет обо мне! Так, словно и не было меня! Я поначалу была ужасно обижена и зла на нее за это, но потом я просто допустила мысль: а вдруг тем самым она хотела уберечь меня, оставленного ребенка, от этого страшного знания?

Такого рода знания про себя, про свое прошлое — для современных немцев действительно очень страшная штука. Родственники тех, кто погиб на той войне в самом ее начале, называют их «счастливо убитые» — загадывая про себя, что деды к моменту смерти не наворотили еще злых дел (которые, без сомнений, проросли бы в душах тех, кто идет за ними). Как себя успокаивают другие, у которых деды успели наворотить, я не знаю.

Думаю, Дженифер было особенно трудно: преступления ее деда были не абстрактно представлены — а детально задокументированы международным трибуналом. Были известны конкретные имена его жертв — живых и ушедших. И при этом целый кусок жизни самой Дженифер был прожит в Израиле — так сложилось. Она свободно говорит на иврите, даже получила ученую степень в Тель-Авивском университете — вряд ли такое могло хотя бы присниться ее деду.

С этим анамнезом проще всего, конечно, было бы оставить свое знание при себе. Но вместо того чтобы смолчать, отправить эту историю во внутреннюю папку «меня это не касается» — Дженифер провела тщательное расследование, чтобы реконструировать это прошлое. Чтобы, вытащив все скелеты из шкафов, перевести невнятное гнетущее чувство внутри в личную ответственность. О своем опыте признания случившегося, о своем — нет, не раскаянии — но осознании этой вины она написала в книге, которая сегодня издана в 11 странах мира. «Амон. Мой дед бы меня расстрелял» называется эта книга. В России ее нет, потому что у нас исторически каждое новое поколение начинает жизнь с чистого листа, так, словно прежде до нас никто не жил. Зачем нам чей-то опыт принятия ответственности?

Изображение
Фото: Анна АРТЕМЬЕВА — «Новая»

По жанру эта книжка — травелог, путешествие внутрь себя.

Дженифер рассказывает всю историю открытия и то, что было потом: как она доехала до Плашова, чтобы своими глазами увидеть это страшное место; как она разыскала мать и родственников, как она разыскала людей, которые выжили, будучи заключенными в лагере ее деда. Как они все реагировали на нее — кто-то становился другом, а кто-то не мог даже смотреть. Она оставила работу и всю свою жизнь теперь посвятила тому, чтобы ездить по миру и рассказывать людям о необходимости признания ошибок прошлого и принятия на себя ответственности за них.

«Есть разница между чувством вины и чувством ответственности, — говорит она. — Я не участвовала в войне, но я часть немецкого общества. Я и все мы несем ответственность, потому что Германия совершила преступление. И на личном уровне — с меня особый спрос, из-за моего наследства — больше, чем с обычного немца. Хотя вообще каждое человеческое существо должно работать над осознанием таких штук в своем прошлом. Ведь мы, говоря о том, что было, сосредотачиваемся на преступниках — таких как Амон Гёт. И не говорим о простых людях, которые поддерживали все это. О таких, как моя бабка. А они, возможно, еще более опасны. Гитлер был избран. Он не захватил власть — нет! Власть была дана ему людьми».

Дженифер говорит все это, и я мысленно примеряю ее немецкие лекала к моей стране. Где пять миллионов пропавших на войне солдат до сих пор не признаны не то что героями — а просто погибшими; всех их скопом родина записала в предатели. Где в лагерях наподобие Плашова сгинули два миллиона моих соотечественников, а выжившие и потомки выживших до сих пор выходят на улицы с портретом их мучителя, ищут светлые пятна на его образе, гордятся им.

Я говорю ей про это, и она живо реагирует: «О, это нам отлично знакомо! Это ровно то, что происходило у нас спустя даже десятилетия после войны. Люди рассуждали так: «Все уже произошло, виновные наказаны — давайте перевернем уже эту страницу!» Но это нельзя вот так просто похоронить. Это проступит вновь и вновь в следующих поколениях».

Ну или даже раньше — это уж я от себя добавляю — мы будем натыкаться на острые углы нашего прошлого, которое безо всякого спроса будет лезть в нашу теперешнюю жизнь.

Дженифер по этому поводу рассказала нам одну историю из жизни своей биологической мамы.

Однажды — «в те времена, когда о Холокосте и всем этом ужасе немцы не говорили еще так открыто» — ее мама, Моника, засиделась в баре своего друга. Болтали. Друг, хозяин бара, закрыл уже заведение, начал мыть стаканы. Он закатал рукава, и на запястье Моника разглядела татуировку с цифрами.

— Это что у тебя? — спросила она из любопытства.

— Это мой порядковый номер. Я же был в концлагере, в Плашове.

— В Плашове? — удивилась она. — Ну тогда ты должен был знать моего отца! Его звали Амон Гёт.

На этом история обрывается, мы не знаем, что стало с дружбой Моники и этого бармена. Так что получается вроде как притча. А притча — не басня, в ней нет никакой морали. Вывод каждый делает сам.

И именно для моей страны мне эта притча кажется особенно важной.


Изображение
Фото: Анна АРТЕМЬЕВА — «Новая»



http://www.novayagazeta.ru/society/73551.html

Вернуться в «Память должна быть честной (Правда о прошлом)»

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 2 гостя