"ПРИШЛО ВРЕМЯ ГОВОРИТЬ ПРАВДУ"

Аватара пользователя
Maya Rozova
Администратор
Администратор
Сообщения: 522
Зарегистрирован: 15 мар 2016, 03:22

"ПРИШЛО ВРЕМЯ ГОВОРИТЬ ПРАВДУ"

Сообщение Maya Rozova » 07 апр 2016, 22:16

Изображение
Режиссер Андрей Звягинцев // © Владиимр Мишуков

Кинорежиссер рассказал «МН», как вернуть людям ценности, о взглядах на реальность и
взаимоотношениях с властью


19 декабря 00:05 | Газета № 185 (185) | Алена Солнцева

На недавно завершившемся фестивале документального кино «Артдокфест» кинорежиссер Андрей Звягинцев возглавлял жюри, присудившее главный приз фильму 24-летней Мадины Мустафиной «Милана». На человека, не слишком знакомого с современным документальным кинематографом, несколько дней просмотров настоящих, авторских, не телевизионных фильмов производят сильное впечатление. О своем отношении к увиденному и о том, в каком контексте жизни оказался фестиваль, Андрей ЗВЯГИНЦЕВ рассказал Алене СОЛНЦЕВОЙ.



— Завершая церемонию вручения призов на «Артдокфесте», вы выдвинули лозунг: «Россия, выключи телевизор». Чем же телевизор так достал?

— Во время церемонии многие иронизировали по поводу телевидения, вот у меня и родилась эта фраза «Россия, выключи телевизор, слезай с этой иглы», откуда транслируется какой-то измышленный, искусственный, фальшивый мир, который вводит нас в забытье, в сон сомнамбулический. На фестивале за пять дней я посмотрел 22 документальных фильма — это очень концентрированное воздействие правды. Я думаю, что если бы такие фильмы были на телевидении, то иногда телевизор можно было бы и включать. Эти фильмы заставляют переживать и думать о том, кто мы есть и что с нами происходит.

— То есть там, в документальном кино, подлинная реальность...

— Если режиссеру-документалисту хватает достоинства и терпения только наблюдать, не делая никаких частных выводов, то да, тут, мне кажется, можно говорить о своего рода подлинности.

— На мой взгляд, сейчас у большинства зрителей гораздо сильнее желание получить что-то утешительное, а вовсе не горькую правду.

— Я не государственный человек, не умею мыслить такими масштабами, как страна или народ. Наверное, у них там, наверху, иное представление о том, как это должно быть. Возможно, кому-то это утешение действительно необходимо. Но вот вы видели программу «Детектор лжи»? Это же чудовищное изобретение. Люди, которые это делают, понимают ли они, что направленно действуют на разрушение человека, поощряя его проявлять самые низкие свои качества — трясти за три рубля исподним перед миром? О каком достоинстве тут можно говорить? Разрушается человек, разрушаются связи между людьми.

— Но вы же сами говорите, в том числе и фильмами, что семья у нас разрушена. Что человек одинок, что каждый только за себя.

— Это не моя позиция, это то, что я вижу, слышу, наблюдаю. Это те процессы, которые происходят в обществе.

— Но люди долго жили в уверенности, что правильно иметь семью, любовь, чувство долга. Они, может, и не жертвовали собой, но знали, что надо. Вы призываете показывать правду: люди не жертвуют, не любят, они эгоистичны. Зачем?

— Чтобы обнаружить фальшь и лицемерие.

— Зачем?

— Чтобы захотелось строить новое. Обнаружив свою нищету, начать возвращать истинные ценности. Почистить свои латы, отрихтовать их.

— Каким образом искусство может вернуть нашим ценностям утраченный блеск? Вы же хотите не просто пнуть человека в грязь, чтобы он ужаснулся?

— Я ставлю скромные задачи: есть предмет, есть факт, ты за ним наблюдаешь и лучшее, что ты можешь с этим сделать, — в точности его передать. Он лежит в мире неприметно

— Ничего себе неприметно — сейчас все талантливые художники только и твердят: нет любви, долга, достоинства. Какая заслуга в том, чтобы это увидеть и показать людям, которые и так слабы?

— Но ведь очень часто ты идешь вслепую, это же не завод, где точно знаешь, какую деталь ты выточишь и чему она будет служить. Ты такой же человек, как и все, — живешь, ужасаешься или восхищаешься проявлениями человеческими. Это все накапливается, и в какой-то момент ты это отражаешь. Но ведь надо уметь собрать, сложить все это в одну картину и в течение полутора часов продемонстрировать концентрацию этих смыслов. Я не раз встречался с тем, что человек, прочитав, к примеру, роман, поражался тому, как точно выражено в нем то, что он и сам чувствовал, но не мог выразить. В этом разница между обычным человеком и художником, который может эти смыслы собирать и транслировать. Какая еще цель? Возможно, в разные времена эта цель меняет свое направление. Сегодня, мне кажется, пришло время говорить правду: какие смыслы — такое и отражение.

— Когда я смотрела «Елену», думала: вот какой ясный, отчетливый фильм. И даже жалко, что в нем нет двусмысленности. Потом я встречаюсь со своими коллегами, начинаем обсуждать, и выясняется, что мы...

— Что вы другой фильм смотрели...

— А скажите, когда вы беретесь за какой-то сюжет, что больше всего вас в нем возбуждает?

— Знаете, как происходит? Ты читаешь материал, он тебя чем-то цепляет, ты пока не осознаешь, чем именно. Потом он долго в тебе живет, начинает ворочаться, раскрываться. И как-то прорастает в тебе. В случае с «Еленой» я вдруг понял, что именно меня в этой истории цепляет, когда однажды увидел по телевизору сюжет из криминальной хроники. Я увидел лицо мужчины лет 50. Обычное лицо, можно даже сказать, хорошее. А в закадровом тексте говорят, что этот мужчина убил свою мать из-за 16 кв. м жилплощади. Невероятное не совпадение — лица человека и того, что он сделал, — меня потрясло. Это было первым побудительным мотивом. Дальше уже идет работа, появляются новые смыслы, образы. Еще помню, сижу в аэропорту, мы уже запустились с фильмом, вижу — бегущей строкой — текст: предпринимательница из Подмосковья заказала убийство мужа за 40 тыс. руб. Жизнь человека, одного и другого, уложилась в девять слов и две цифры.

— А что именно вас ужасает — обыденность истории, маленькая цена жизни или то, что это нормальные вроде люди?

— То, что это тотально, это уже как метастазы и всех нас касается в той или иной мере. Я сейчас не про убийство, а про разрушение связей между людьми. Мы не доверяем друг другу — все без исключения. Ты заглядываешь к таксисту договариваться о цене и думаешь: а что меня ждет? И ты видишь, как он смотрит на тебя так же. Ну что это такое? Ну как же это так? Что с нами случилось? Это же ужасно. Я не знаю, что с этим делать, как это изменить. Но так жить невозможно. Нестерпимо.

— Для вас это самое больное сейчас?

— Ну раз мы с вами вышли на такую тему, хотя, конечно, я не думаю об этом беспрестанно.

— Следующий фильм вы будете делать о войне?

— У меня три готовых сценария, которые лежат на столе у продюсера. Один из них как раз о войне. Продюсер сейчас решает, что именно запустит. Но я понимаю, что это решение не скорое. Это очень амбициозные проекты, и все они с большими бюджетами.

— Продюсер — это Александр Роднянский?

— Да.

— А вам бы чего хотелось?

— Я бы хотел сделать фильм о второй мировой войне.

— Потому что тогда было другое время?

— Нет. Мне просто интересен этот замысел. Он меня очень волнует. А почему вы спрашиваете?

— Есть ощущение, что для вас каждый фильм связан с вашими переживаниями. Интересно было бы соотнести ваш жизненный опыт и ваши фильмы.

— Определенно, соотнесения есть. Но я не превращаю это в слова. Зачем?

— Предполагается, что художественная интуиция более прозорлива, чем любые научные прогнозы. Поэтому и принято слушать художников...

— Да, показал кино — хорошо, а вдруг еще и скажет что-нибудь! Добавит Знаете, что я сейчас вдруг подумал про проект о войне: если бы он сейчас был сделан, это было бы невероятно актуально. О том, как человек в невыносимых условиях лжи спасает себя. Ситуация конформизма. Это одна из сквозных тем. Там три отдельные друг от друга новеллы. Хотя теперь, после 10 декабря, это уже не так актуально? Или наоборот?

— А вы были на Болотной площади?

— Нет. Но я видел людей с белыми ленточками, которые возвращались с площади. Хорошее впечатление от этих лиц — чистые лица. Может быть, я наивен, не знаю. До недавнего времени у меня было ощущение абсолютной безнадежности. Как будто вообще нет будущего. И вдруг я вижу людей, молодых, которые идут рядом друг с другом, — он и она, например, — и видно, что они как будто новые люди. Я понимаю, что они получили этот импульс, стоя на площади, слушая. Было ли там кого слушать, я не знаю, честно говоря. Но это и неважно. Важно, что они почувствовали эту общность.

— А вы верите в то, что что-то изменилось?

— Не знаю, я не понимаю власть. Но у меня, знаете, еще один образ родился, совсем наивный. Как в период засухи маленький островок влаги, куда сходятся все животные. Там и львы, и куропатки, и рогатые олени, и тут же и бизон с носорогом, то есть и хищник, и пища. Вроде как перемирие. И они просто пьют воду. Вот и мне показалось, что возможно не знаю, это уж совсем наивный образ. Не знаю.

— Но почему вы боитесь наивности, вы же художник, не политик.

— Я же понимаю, что заправляют всеми этими силами циничные, рациональные, очень жесткие люди. Особенно теми силами, которые несут за собой разрушение. Поэтому какие тут львы и куропатки? Люди готовятся к провокации. Я так думаю. Мне это транслируют СМИ.

— Вы каких провокаторов имеете в виду?

— Там же какие-то «нашисты», люди в масках...

— «Нашистов»-то не было. Были левые, анархисты, возможно, просто гопники. Действительно, было много разных людей. Но что объединяло всех пришедших — подавляющая масса людей старалась вести себя по-человечески. И ОМОН вел себя по-человечески, и полицейские.

— Такой всенародный праздник, да?

— Шли люди со знаменами, с черными, зелеными...

— Праздник единения разных сил против несправедливостей одной.

— С белыми, оранжевыми Конечно, там были и сумасшедшие.

— Как всегда.

— Но действительно было ощущение, что если бы продавали пирожки, музыка играла бы, все было бы кстати. Не было чувства, что люди пришли сражаться. Хотя я так понимаю, что до этого многие готовились к противостоянию. И так обрадовались, что не было противостояния, что начался приступ абсолютной эйфории.

— Эйфория насчет того, что это имеет значение?

Вы знаете, я бы сказала, что люди очень хотят хорошего конца, сказки со счастливым концом.

— Потому что приперло уже. Нестерпимо.

— Хотят идеала, чего-то позитивного. Чтобы тебе сказали: ты не г...о. И если хороший добрый человек — улыбнись мне. Вот это желание очень сильно. Люди цепляются за любую надежду. Вы как человек чувствительный, обладающий большим количеством чувств, чем обычный...

— У меня те же пять.

— Ну, видимо, не пять, иначе бы вы не снимали кино такое? Больше. Так этим седьмым чувством что вы чувствуете? Агрессию и некоторую опасность или, наоборот, эйфорию и победу?

— Эйфория — это такое короткое состояние, те же розовые очки. Оно очень скоро сходит на нет. Если это только эйфория. Очень может быть, что на это ставка и сделана, дали распоряжение, чтобы никого не трогать, пылинки с митингующих сдувать. Но это просто стратегия. Потому что на самом-то деле люди пришли, чтобы в ответ на их манифестацию власть стала действовать, что-то поменяла в своей линии поведения. Но вот сделает ли она это — этого никто не знает.

— Мне ясно, что не сделает.

— Ну тогда это опять иллюзия.

— А у иллюзии есть сила?

— Не знаю.

— У меня такое ощущение, что вы, Андрей, по нескольку раз повторяете слова: это у меня глуповато, это наивно, а они люди страшные, циничные, умные. То есть вы подозрительны. Вы не доверяете даже своим ощущениям, потому что подозреваете очень высокую степень воздействия на вас каких-то манипуляторов из власти.

— Дело не во мне. Мне кажется, что это чувствует вся страна. Власть так обустроила нашу жизнь, тот мир, в котором мы живем, что говорить тут следует не о моей подозрительности, а скорее о нашем общем недоверии, об отсутствии веры в честность и справедливость этого устройства.

— Есть ощущение не вами придуманного мира, в котором не вы хозяин? Есть какие-то злые люди, которые его организовали. А вы что можете в этом мире? Бояться, избегать, бороться, плакать?

— Бороться-то как? Как можно бороться с этим?

— Не знаю.

— И я не знаю

— А чего б вам хотелось?

— Ну чего хотелось бы... Свободно, беспрепятственно высказывать то, что ты думаешь, иметь трибуну для этого. Иметь свободное телевидение, где показывают не только то, что нам сейчас показывают. Где есть прямой эфир. Хотелось бы жить в стране, где не убивают журналистов и юристов в застенках не мучат. Ну понятно ведь чего. Но кто это может устроить?

Мне кажется, у этих людей отсутствует совесть, ограничить их мог бы только закон, если бы он соблюдался, но он не работает вообще. В роли закона у нас, как известно, дышло. Из этого складывается то отчаяние, которое вывело людей на площадь; не к кому обратиться, ты никак не можешь изменить ход вещей. Они все так устроили и так обосновались в этом самими же созданном мире, что поверить в то, что они могут что-то отыграть, невозможно.

Возможно, что это революционная ситуация, но революция тоже представляется «бессмысленной и беспощадной» затеей. Я не знаю, кто на этой волне придет на смену. Исходя из прочитанного, пережитого, я привык думать, что земля отдана во власть нечестивцев. Только люди без совести идут во власть. Кто амбициозен до такой степени, что полагает, будто он способен обустроить жизнь 140 млн человек? Если он умный человек, то понимает, что не может сделать так, чтобы каждому было комфортно. Изначально выстраивается мир, где часть общества заслуживает законов, права голоса и свободы перемещений, другая же часть ничего не заслуживает. Она должна быть оболванена. Совестливый человек не может так смотреть на людей и потому там никогда не окажется. Если на плечах чистых людей во власть придут другие нечестивцы — это будет ужасно и отвратительно. А если вдруг будет иначе, я первым признаю свою ошибку.

— Это широко распространенное настроение среди тех, кто достаточно хорошо видит и может выразить свои ощущения.

— Но это настроение как бы дискредитирует 10-е число.

— 10 декабря не было диалога с властью, но люди увидели, что помимо власти есть еще какая-то сила.

— Было ощущение, что они спят, а, оказывается, они есть — бодрствуют, проснулись.

— Значит, мы их не замечали. Эти 30–50 тыс. И даже если они не придут больше, мы знаем, что они есть. И мир не столь безнадежен.

— Но пока мы продолжаем жить все в тех же условиях: если вступишь в определенную партию, то все у тебя будет складываться. Как отвратительно это что-то напоминает.

— После фестиваля «Артдокфест» вам не захотелось самому снять документальное кино?

— Может быть. Меня привлекает особый способ разговора с реальностью. Это как с неводом — забрасываешь его, ждешь, вытягиваешь, а он пустой. Или, наоборот, полно рыбы. В художественном кино фильм весь заранее тобой придуман.

— Фильм «Милана» Мадины Мустафиной, которому вы дали главный приз, хороший пример богатого улова: героиня — маленькая девочка, живущая под открытым небом, с бомжами в кустах, и при этом такая обаятельная Там что ни кадр, то золото Но некоторые жалуются, что в таком типе фильмов, где речь идет о длительном наблюдении, не хватает структуры, содержания.

— Мне в этом фильме всего достаточно: что касается формы — безукоризненная строгость, простота и аскеза; если же говорить о содержании, то прежде всего это правда и ничего, кроме правды. А сверх того это очень сильный образ — дом без крыши над головой, я вижу и узнаю свою страну, мы все бездомные, просто не все сознаем это. У нас нет страны, у нас ее отняли. Разве это страна, где законы не работают, где никому и ничему нет доверия — ни правосудию, ни медицине, ни образованию Где каждый спасается как может.

За кадром

Андрей Звягинцев — кинорежиссер, актер, сценарист. Окончил Новосибирское театральное училище и актерский факультет ГИТИСа. Участвовал в театральных постановках («Игра в классики» и «Месяц в деревне»). В 90-х работал на телевидении, занимался постановкой рекламных роликов. Сыграл несколько эпизодических ролей в сериалах «Горячев и другие» (1992–1994), «Будем знакомы» (1999), «Каменская. Смерть и немного любви» (2000), а также в фильмах «Котенок» (1996) и «Ширли-мырли» (1999). В 2000 году дебютирует как режиссер игрового кино, сняв на телеканале REN TV в рамках цикла «Черная комната» короткометражные новеллы «Бусидо», Obscure, «Выбор». В 2003 году вышел его первый полнометражный фильм «Возвращение», который завоевал «Золотого льва» в Венеции, а также 28 наград на мировых кинофестивалях. «Изгнание», второй фильм Звягинцева, на Московском кинофестивале получил приз Федерации киноклубов России как «Лучший фильм российской программы». Сыгравший в нем главную роль актер Константин Лавроненко на Каннском кинофестивале первым из русских актеров был награжден «Золотой пальмовой ветвью» за лучшую мужскую роль. Звягинцев снял также один из эпизодов киноальманаха «Нью-Йорк, я люблю тебя» (2009). Третий полнометражный фильм режиссера — социальная драма «Елена» — вышел в нынешнем году. Премьера состоялась на кинофестивале в Канне, где картина была удостоена приза жюри фестиваля «Особый взгляд».


http://mn.ru/culture_film/20111219/308830504.html

Вернуться в «Кино, Театр, Цирк»

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 2 гостя